Я просто обычный режиссер, родившийся на исходе вьетнамской войны.

Не ищите объяснения чуду. К сожалению, это очень легко сделать. Ведь чудо очень хрупкая и доверчивая штука.

Не люблю рассуждений о том, что раньше кино было иным. Но все же было раньше что-то, чего нет сейчас. Например, я помню одну фотографию из детства: на съемках «Звездных войн» Джордж Лукас стоит рядом с Чубаккой, а Чубакка держит свою руку на его плече. Меня гипнотизировала эта фотография. Ну, типа, черт, Чубакка же обнимает его!

Иногда — после только что снятого фильма — я чувствую себя как мать, от которой все ждали мальчика, но она неожиданно родила девчонку, и все вокруг пытаются теперь эту девочку полюбить.

Начинайте любое дело со слов: «А будет круто, если мы...»

«Нам не нравится ваша идея» и «на вашу идею у нас нет денег» — это совсем разные ответы. Но я слышал и то, и другое.

Сегодняшнее кино — это продукт, имеющий вполне определенный срок годности. И все из-за того, что киноиндустрия кишит людьми, пытающимися подсчитать, сколько недель твой фильм можно будет крутить в мультиплексах.

Я ничего не имею против бизнеса. Но я не люблю бизнес, в котором главное — это деньги. Поэтому две мои самые любимые компании — это Apple и Pixar. В своем желании заработать деньги они идут от желания подарить миру свои идеи.

Ты можешь пытаться контролировать все: свет, актеров, работу камеры. Ты можешь с легкостью оперировать техническими терминами. Но все равно понять, что именно у тебя получилось, ты сможешь только после того, как все закончишь.

Я мало что знаю про труд актера. Слышал только, что они не очень любят жаркие и тяжелые костюмы.

Мне кажется, что совершенство — сильно переоцененная штука.

Главный вопрос, который ты должен себе задать, приступая к созданию чего-либо: способен ли я сделать это таким, чтобы увиденный чужими глазами результат мог бы вдохновить меня самого.

Я из тех людей, кому урезание бюджета лишь развязывает руки.

Сразу после выхода «Быть Джоном Малковичем» я дал интервью одному молодому журналисту. «Слушайте,— сказал он мне. — Черт, вы сняли крутое кино. Реально крутое. Но откуда у вас это обостренное чувство расовых противоречий? То, которое вы так мастерски показали в „Делай как надо" и „Лихорадке джунглей" (фильмы режиссера Спайка Ли. — Esquire)». Если честно, я был в полной растерянности. «Парень, — сказал я ему. — Кажется, тебе нужен другой Спайк».

Помню, когда я впервые увидел Джона Малковича, он с ходу, прямо в лоб, спросил меня: «А вы, судя по всему, чех, да?»

Самое забавное письмо, которое я когда-либо получал, пришло мне от Джона Кьюсака. Он написал: «Благодарю вас за предложенную мне роль в фильме „Быть Джоном Малковичем". Я берусь за нее, но вот какой у меня вопрос: судя по всему, в фильме у меня нет ни одной реплики, хотя до этого момента я говорил хоть что-то решительно во всех фильмах. Впрочем, я готов заткнуться. Искренне ваш».

Чтобы оставаться в своем творчестве спонтанным, нужно приложить очень много усилий.

Когда ты говоришь со своими детьми, на самом деле ты говоришь с самим собой. Держи это в голове. Особенно в те моменты, когда злишься на них.

Не люблю людей, для которых «очень странно» — это почти то же самое, что «очень страшно».

Страх — это универсальная энергия. С равной вероятностью он может сделать тебя сильным или сделать тебя слабым.

Я до сих пор здорово побаиваюсь Малковича. Кажется, он умеет читать мысли.

Больше всего на свете я боюсь однажды не увидеть себя в зеркале.

Жизнь интереснее, чем колледж.